— Осмелюсь спросить, что такое необыкновенный человек? — спросил Цзы-Гун.

— Необыкновенный человек необычен для обыкновенных людей, но ничем не примечателен перед Небом, — ответил Конфуций. — Поэтому говорят: «Маленький человек перед Небом — благородный муж среди людей. Благородный муж перед Небом — маленький человек среди людей».

Янь Хой спросил у Конфуция: «Когда у Мэнсунь Тая умерла мать, он громко рыдал, но не проливал слез, не горевал в душе, а на похоронах не выражал скорби. Но, несмотря на эти три оплошности, он прослыл лучшим знатоком погребального ритуала в своем царстве Лу. Значит, и в самом деле на свете есть люди, которые умеют добиваться славы, не подкрепленной истинными заслугами. Признаться, я пребываю в недоумении».

— Этот Мэнсунь Тай достиг совершенства, ибо он пошел дальше обыкновенного знания, — ответил Конфуций. — Упростить дело еще не значит чего-то добиться, а вот покончить с ним вообще — это значит кое-что упростить. Мэнсунь не знает, отчего он родился и почему умрет. Он не знает, что идет впереди, а что следом, и позволяет свершаться превращениям, полагаясь на Неизменное, которое ему не дано знать. Ибо, пребывая в превращениях, как может знать он то, что не превращается? А будучи захваченным превращениями, как может он знать, что такое перемены? Не похожи ли мы в этом на тех, кто спят и еще не начали пробуждаться? К тому же, хоть тело его меняется, сердце не терпит ущерба. Он меняет свое пристанище с каждым днем, а дух его не рассеивается. Мэнсуню конечно же ведомо, что такое пробуждение. Когда другой человек плачет, он плачет тоже, потому что следует всему, что происходит. Ведь даже когда мы говорим себе: «Вот я», можем ли мы быть уверены в том, что именуемое нами самое «я» в действительности таковым не является? Во сне мы видим себя птицей и взмываем в поднебесье, а то вдруг видим себя рыбой и погружаемся в пучину вод. И никто не знает, спит или бодрствует тот, кто сейчас говорит эти слова. Чем строить расчеты, лучше смеяться, а отчего мы смеемся — умом не понять. Вверяя себя порядку вещей, действуй заодно с извечным превращением — тогда войдешь в простор Небесного Единства.

Иэр-цзы пришел к Сюй Ю. Сюй Ю спросил: «Каким богатством одарил тебя Яо?»

Иэр-цзы ответил: «Яо сказал мне: «Ты должен со всем тщанием претворять человечность и справедливость и выявлять истинное и ложное».

— Тогда зачем ты пришел сюда? — сказал в ответ Сюй Ю. — Если Яо уже выжег на тебе клеймо человечности и справедливости и искалечил тебя разговорами об истинном и ложном, как можешь ты странствовать на дорогах, где гуляют беспечно и ходят как попало?

— И все-таки я хотел бы отправиться в те края, — сказал Иэр-цзы.

— Нет, у тебя ничего не выйдет, — ответил Сюй Ю. — Слепцу не объяснишь очарование ресниц и щечек красавицы, люди с бельмом на глазу не оценят достоинства парадных одежд из желтого и зеленого шелка.

— Учжуан лишился своей красоты, Цзюйлян лишился своей силы, Желтый Владыка растерял свою мудрость. Все сущее претерпевает изменения. Откуда нам знать, что Творец всего сущего не захочет стереть с меня мое клеймо и устранить мое увечье, чтобы я снова стал целым и невредимым и мог последовать за вами. Разве не так, учитель?

— Гм, почему бы и нет? Ну хорошо, я тебе скажу вкратце. О, мой учитель! Мой учитель! Он губит все вещи, а не жесток; одаривает милостью тысячи поколений, а не добр; он старше самой седой древности, а не стар; обнимает собой Небо и Землю, высекает все формы, а не искусен. Вот в чем мы должны пребывать!

Янь Хой сказал: «Я кое-чего достиг».

— Чего именно? — спросил Конфуций.

— Я забыл о ритуалах и музыке.

— Это хорошо, но ты еще далек от совершенства.

На другой день Янь Хой снова повстречался с Конфуцием.

— Я снова кое-чего достиг, — сказал Янь Хой.

— Чего же? — спросил Конфуций.

— Я забыл о человечности и справедливости.

— Это хорошо, но все еще недостаточно.

В другой день Янь Хой и Конфуций снова встретились.

— Я опять кое-чего достиг, — сказал Янь Хой.

— А чего ты достиг на этот раз?

— Я просто сижу в забытьи.

Конфуций изумился и спросил: «Что ты хочешь сказать: «сижу в забытьи»?»

— Мое тело будто отпало от меня, а разум как бы угас. Я словно вышел из своей бренной оболочки, отринул знание и уподобился Всепроницающему. Вот что значит «сидеть в забытьи».

— Если ты един со всем сущим, значит, у тебя нет пристрастий. Если ты живешь превращениями, ты не стесняешь себя правилами. Видно, Ты и вправду мудрее меня! Я, Конфуций, прошу дозволения следовать за тобой!

Цзы-Юй и Цзы-Сан были друзьями. Однажды дождь лил не переставая десять дней подряд. Цзы-Юй сказал:

«Как бы Цзы-Сан не заболел!» Он собрал еду и отправился навестить друга. Подойдя к дому Цзы-Сана, он услыхал не то пение, не то плач. Это хозяин пел, подыгрывая себе на лютне:

Голос поющего срывался, а слова комкались.

— Почему ты так странно пел? — спросил Цзы-Юй, войдя в дом.

— Я искал того, кто довел меня до этой крайности, и не мог найти, — ответил Цзы-Сан. — Разве мои отец и мать могли пожелать мне такой бедности? Небо беспристрастно укрывает, а земля беспристрастно поддерживает все сущее. Неужто они могли пожелать мне одному такой бедности? Я искал того, кто сделал это, и не мог найти. Выходит, то, что довело меня до такой крайности, — это судьба!

Глава VII. ДОСТОЙНЫЕ БЫТЬ ВЛАДЫКОЙ МИРА [40]

Беззубый задавал вопросы Ван Ни, задавал их четыре раза, и тот четыре раза не знал, как ответить. Беззубый даже запрыгал от радости и рассказал об этом Мудрецу в Тростниковой одежде. «Неужто ты узнал про это только сегодня? — спросил Мудрец в Тростниковой одежде. — Царствование Ююя не сравнится с царствованием Тая [41] . Наш государь из рода Ююй все еще привлекает к себе людей человечностью, и люди повинуются ему, но он пока что не преступил пределы человеческого. А государь из рода Тай спит без волнений, просыпается без тревог. Он позволяет считать себя то «лошадью», то «быком». Его знания подлинны и вырастают из доверия, его добродетель безупречна, и он не запятнал себя людской пошлостью».

Цзяньу повстречал безумца Цзе Юя. «Что сказало тебе Полуденное Начало?» — спросил безумец Цзе Юй.

— Оно сказало мне, что государь среди людей сам устанавливает законы, правила, положения и образцы и никто из смертных не отваживается не внимать им и не изменяться благодаря им! — ответил Цзяньу.

— Это неправедная власть, — сказал безумец Цзе Юй. — Управлять Поднебесной — все равно что переходить вброд океан, долбить долотом реку, учить комаров ходить строем или нести гору на спине. Когда мудрый берется за государственные дела, разве он станет управлять внешним? Он сначала выправляет себя, а уже потом действует и делает лишь то, что может сделать безупречно. Ведь и птицы летают высоко, чтобы быть недосягаемыми для стрелы, а полевая мышь роет себе нору под священным холмом как можно глубже, чтобы никто не мог добраться до нее или выгнать ее оттуда. Неужели люди глупее этих крошечных существ?

Укорененный в Небе скитался к югу от горы Инь и пришел на берег Реки Чистоты. Там ему встретился Безымянный человек, и он спросил его: «Позвольте поинтересоваться, как нужно управлять Поднебесным миром?»

— Поди прочь, низкий ты человек! Зачем ты спрашиваешь меня о таком скучном деле? — ответил Безымянный, — Я как раз собираюсь стать другом Творца всего сущего, а когда мне и это наскучит, я сяду верхом на Птицу Пустоты и умчусь за шесть пределов вселенной и буду гулять по Деревне, которой нигде нет, поселюсь в Пустыне Безбрежных просторов. Зачем смущать мою душу вопросами о таком ничтожном деле, как управление Поднебесной?